Удивительная штука жизнь, скажу я вам! Знаете ли вы, к примеру, что у всех американских детей (да, собственно, у всех говорящих — а лучше и читающих по-английски детей на этой планете годов с 50-х прошлого, XX века, объявился вдруг один общий дядюшка. Он вообще дядюшка для ВСЕХ, кому будет интересно пообщаться. Только русского почти не знает и у нас известен мало.
Ну, для первого знакомства инглиш не помеха: подсоблю, переведу.
Итак, встречайте: дядюшка Шелби из Чикаго! Да, наш американский дядюшка — прошу любить и жаловать!
Что ж вы мнётесь и кого-то другого глазами ищите? Что? Шепчите громче. Не похож?! Где смокинг, лимузин и сигара? Как-то не сложилось со смокингом... Всё больше джинсы и свитера. Да ещё гитара и бумага с карандашами. Лимузин, правда, был. Он его папе своему отдал. Так в одной песне своей и спел: «Дэдди, мол, водит мой лимузин, а я всё никак не попаду на обложку журнала 'Роллинг Стоун', чёрт его дери!» А, поняли, догадались — звезда! Самая что ни на есть звезда американской культуры. Из евреев. Почему за ним бегут хохочущие дети? Так он же книжки для них писал!
Ладно-ладно: по порядку — так по порядку. По всей форме.
Разрешите представить: Шелдон Алан Сильверстайн, родился 25 сентября 1930 года. Выпало ему времечко родиться — самый разгар и разгул бандитизма. Рос-то он в Чикаго. Вспомните знаменитый фильм «В джазе только девушки» — вот же обстановочка! Однако в еврейских семьях заботливая мама, взаимопомощь и привычка собраться, перетерпеть тяжёлые времена уже давно стали общим местом.
И мама, и привычка, и помощь сделали своё дело. Мальчишка подрос, пошёл в школу, и там в возрасте лет семи потянулся к рисованию: стал копировать комиксы знаменитого на все Соединённые Штаты карикатуриста Эла Кэппа.
На самом деле звали мастера пера и туши Альфред Каплин и был он из литваков. В общем, еврейский ребёнок заочно и бесплатно брал уроки рисования у самого модного еврейского художника страны. Как это могло не принести плодов?
А что скажет сам дядюшка Шелби?
«В четырнадцать мне хотелось быть замечательным бейсболистом и бегать на танцы с девчонками. Но я ни мяча подать не мог, ни танцевать не умел. Так что стал рисовать да пописывать. А ещё мне повезло, что не нашёл себе кумира среди художников и поэтов. Свой стиль — он свой и есть. Мечты о танцах? Ну, когда девицы до меня добрались, я уже был по уши в работе. Труд стал привычкой».
На его детство пришлись самая страшная из известных нам войн и Катастрофа-Шоа. А ядерные взрывы (его отечество было просто в ударе!)? Правда, всё это за морем-океаном. Далеко. Но тень гриба от взрыва «» надолго скрыла собою часть света в мире.
Он же, видно, был из тех, кому в тёмные времена вручается свеча на хранение.
Шелдон взрослел и мужал на переломе времени. Там холодно и неуютно (пережившие 90-е поймут).
Отдал армейский долг своей родине в начале 50-х. (Штаты в те годы всё никак не могли погасить боевой запал.) В армии Шел впервые стал печататься в «Звёздах и полосах». Он чудесно умел соединять свои забавные стихи и картинки.
Потом, уже ближе к 60-м, он стал популярен: его рисунки публиковали разные журналы. Расцвеченный фотографиями Look, спортивный Sports Illustrated и обзорный This week. Прозорливей всех журнальных магнатов оказался одиозный основатель «Плейбоя» Хью Хефнер. В цитадели безнравственности дядюшка Шел оттачивал мастерство рисунка в качестве ведущего карикатуриста издания. Впрочем, это для нас «Плейбой» — журнал, широко раскрывший тему обнажённой натуры. А ведь с его страниц к американскому народу обращались в своё время борец за права афроамериканцев Мартин Лютер Кинг и вождь кубинского народа Фидель Кастро. Все остальные не рисковали печатать интервью с ними.
А тем временем мистер Шел Сильверстайн был отправлен редакцией журнала в кругосветку — за материалом о достопримечательностях разных стран: от тренировочного лагеря знаменитых чикагских спортсменов до деревушки в швейцарской глубинке, известной своим народным пением. Именно в горах Швейцарии Шел нарисовал себя сетующим: «Пятнадцать минут, и если никто не зальётся в йодле, вернусь в отель!»
У лучшего карикатуриста «Плейбоя» не было никакого желания ни писать, ни рисовать для детей. Вначале.
Если человек не слышит призыва, Воля Всевышнего действует, зачастую, не прямо. Но иногда... Впрочем, слово дядюшке Шелу:
«Мой дружок Томи Унгерер затащил меня, брыкающегося, упирающегося и вопящего, в кабинет Урсулы Нордстёрм, редактора Харпер Коллинз. Она убедила меня, что я могу писать для детей».
Б-г да благословит её память и её потомков. Благодаря этой неприметной из нашего времени, но, определённо, незаурядной и отважной женщине в современной культуре существуют (да что там существуют — процветают!) замечательные детские книги: «Полтора жирафа» (), «Свет на чердаке» (), «Где кончается тротуар» (), «Падая вверх» ()...
«Если взять жирафа, и вытянуть на пол жирафа, будет у нас полтора жирафа!
Если сверху пристроить шляпу и посадить туда мышку Тяпу, будет у нас полтара жирафа с Тяпой под шляпой!»
А шедевр дядюшки по краткости и смыслу — «Щедрое дерево» ()? По сути, это короткая история о мальчике, которому в детстве было нужно совсем немного: лазать по веткам дерева, есть с него яблоки (видно, то была яблоня), собирать палые листья осенью и делать из них короны. «Я король леса!» А дерево просто любило его и было счастливо. Но мальчик рос. Росли и его желания. Хочу денег, дом, семью, хочу странствовать... И дерево отдаёт ему всё, начиная с яблок и кончая своим стволом, чтобы построить лодку для путешествия. Стариком возвращается мальчик к дереву. Оно сетует: «Мне нечего больше дать тебе — остался лишь пень!» «Мне ничего и не надо, — слышит в ответ дерево, — только присесть и отдохнуть...»
Притча, прямо как у мудреца-раввина.
В Америке же, как и на остальном Западе, шло брожение душ и тел. Выросло поколение рассерженной молодёжи. Рассерженной на родителей, на государство, на культуру — на ЭТУ цивилизацию. Всё не то и всё не так!
«Что ты гонишь, старик! Не учи жить! Вы чуть весь мир не профукали!
Мы? А мы будем не так, как вы. Мы будем иначе.
Рок- н-ролл, детка! Сексуальная революция! Расширь сознание, папаша!»
И когда успел располнеть и выйти из моды Элвис? Битлы и роллинги стали скушной классикой. А вот орлы из
приглашают потусить в жутковатом отеле «Калифорния», да вовсю зажигают «». Карнавал психоделики. Принимай всё, что хочешь. Свобода!
И вдруг — слышите? — под простой гитарный перебор, перекрывая какофонию усилителей со всех сцен, девчушка-подросток, стесняясь собственной смелости и потому не в силах удержаться от хихиканья, спрашивает:
— Дядюшка Шелби, а ты когда-нибудь принимал?
— Что принимал, милая? — смеётся лысый бородатый мужик с гитарой, которого обсели дети.
(Напрягается рок-бомонд и стихают бешеные звуки электронных инструментов.)
— Ну, это... Дозу?
— Было дело, — пощипывая струны, отвечает ей лысый бородач, — послушай-ка вот
А дальше — в ритме то ли кантри, то ли блюза:
Don't give a dose to the one you love most!
Give her some marmalade...give her some toast!
Любишь сильно кого — наркоты не давай!
Тост с вареньем лучше ей ты подай!
Детвора начинает хлопать в такт и подпевать, за ними — взрослые. И вот уже по всей стране несётся: «Только то, что ты дал — всё вернётся к тебе!»
— Да кого вы слушаете?! — возмущаются длинноволосые кумиры в блёстках, тяжело дыша и благоухая потом от скачек по сцене и завываний, — поглядите на нас и на него! Да кто это вообще такой?
— Это мой друг, — сообщает многомиллионной аудитории народный любимец и идол кантри Джонни Кэш, — Шелдон Силверстайн. Иногда он бреет голову и носит бороду, а иногда бреет бороду и носит голову.
И в две гитары и два голоса они выдают пару куплетов из песни дядюшки «Мальчишка по имени Сью». И снова губы аудитории непроизвольно растягиваются в улыбки, снова хлопают и подпевают залы, внимая печальной и незамысловатой истории с неожиданным вывертом в конце. Оформляя бумаги на сына, папенька называет его Сью — Сюзанной, именем женским, — и покидает семью. Потом сынок Сью, прошедши через пекло в школе из-за любителей обозвать и затравить, встретив папашу, узнаёт, что такое имя дано не из вредности, а ради его блага: защищая себя от нападок, он стал сильным. Для исчезнувшего отца такой способ казался единственным, чтобы уберечь чадо в суровом мире. Текст забавен — слов нет, поглядите сами при случае. Но вот история... Она же из времён Великой Депрессии! Сколько мужчин, не выдержав унижения от бессилия в стремлении обеспечить семью, потеряв веру, срывалось в бега от проблем...
Да, дядюшка Шелби был человеком универсальным: писал для взрослых, для детей, создавал иллюстрации к своим текстам, играл с группой Dr Hook свои песни. Десяток книг, столько же альбомов... А ещё пьесы и сценарии для телесериалов. Человек эпохи Возрождения, затесавшийся в XX век! За какое дело ни возьмётся — все получается.
Жил на пределе возможного, в стремительном движении! Так бы и вбежал в следующий век. Однако сердце у него было не из железа, обычное человеческое сердце, сошедшее с дистанции 10 мая 1999 года.
Конечно же, далеко не все критики, и не все взрослые, и не все родители были от него в восторге.
Мало того, что этот самозваный дядюшка пишет всякую похабщину... Что значит «нет»? А возьмите Замахнуться на святое — на Вильяма нашего Шекспира! Знаете, сколько раз там встречается слова... Да, представьте себе, подсчитали! То есть как ничего не поняли, кроме этих слов?! Вы сюда взгляните! Это же вообще ни в какие ворота не лезет! Это же просто призыв к непослушанию:
Слушай, дитя, все «не должно».
Слушай, коль скажут: нельзя.
Слушай все эти «не можно», «не стоит» и «невозможно».
Слушай, как говорят «не сбудется никогда».
А потом внимательно выслушай и меня...
Всё возможно, дитя,
Право же, всё возможно.
Отвечу критикам дядюшки Шела: это уж как посмотреть... Если следовать только запретам, ничего путного и доброго не добьешься. Оседлай коней желаний, обуздай их, направь к большой цели, такой большой, чтобы хватило на многих, и — с Б-жьей Помощью всё станет возможно.
И потому, добравшись туда, Где Кончается Тротуар, рискните пойти дальше. Найдите в лесу пень Щедрого Дерева, отдавшего ветви свои ради тепла костра. У огонька в вечеру вас будет ждать одетый в джинсы и свитер бородатый, лысый человек с мудрыми глазами.
Вот он перебирает струны своей гитары...
Слышите его голос?
Заходи, коль умеешь мечтать,
Коль умеешь мечтать, желать или врать.
Коли ты надеждой не обделён,
Или можешь молиться, хотя бы сквозь сон,
Или всё готов на волшебный боб променять,
Или можешь представить себя, кем тебе и не стать...
Заходи, посиди со мной у огня.
Золотую пряжку историй нам надобно спрясть.
Ну, давай же!
Иди!